Читать интересную книгу Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман - Александр Тебеньков

Уехали они под вечер воскресенья, пробыв здесь двое суток, оставили новому знакомому хлеб, сахар, крупу. От рыбных консервов он вежливо отказался, а остальному был искренне рад. Одарил тремя полотняными мешочками – по числу пар – со смесью сушеных трав, проинструктировал, как правильно заваривать, как пить. Такой травяной настой, по его словам, ни от чего не лечит, но поднимает жизненный тонус, и в качестве профилактики для всего организма хорош, в чем зимними вечерами Баринов убедился самолично.

А год спустя их познакомили второй раз.

Методично выискивая по республике людей «с отклонениями от обычности», в частности лозоходцев, людей, способных к биолокации, Баринов через третьих лиц вышел на главного геолога геофизической экспедиции Управления геологии.

В кабинете Шварцмана ему сразу понравилось, выглядел тот достаточно необычно, щедро сдобренный геологической экзотикой. Хотя основой своей ничем не отличался от служебного кабинета любого начальника средней руки – те же казенные стеновые панели из ламинированной ДСП, типовой двухтумбовый письменный стол с приставным столиком, полумягкие стулья. Но за спиной хозяина половину стены занимал ручной работы застекленный шкаф-стеллаж, где в ячейках виднелись разнообразные минералы, объемом претендующий на музейную экспозицию, вторую половину – громадная топографическая карта Киргизии, испестренная цветными значками, линиями и пятнами. На тумбочках в двух углах громоздились необработанные каменные глыбы солидных размеров и, стало быть, веса, по стенам развешаны величиной с хороший плакат цветные фотографии Иссык-Куля и других горных озер, виды ледников, ущелий, вершин и отрогов Тянь-Шаня…

С неожиданным пониманием Юрий Вениаминович отнесся к его специфическим изысканиям, не только не удивился, оказался, пожалуй, рад заинтересованному, хоть и нечаянному собеседнику. И тут же объяснил причину. По его словам, геология, по крайней мере, полевая, по сей день оставалась в большей степени не столько наукой, сколько искусством. Она всегда опиралась не просто на знания, но прямиком на интуицию, а порой была связана и с откровенной чертовщиной. «Ведь там, где интуиция, недалеко и до суеверий, не правда ли, Павел Филиппович?»

Уяснив тему разговора, хозяин пригласил пересесть на диван, за журнальный столик, налил из термоса по чашке душистого кок-чая, поставил пепельницу…

С ходу, почти не задумываясь, главный геолог пообещал свести его с людьми, которые сами «баловались» биолокацией, считали себя в ней специалистами, и знали людей, которые тоже с не меньшим искусством владели рамкой. Тем более что сейчас, в конце зимы, все сидели по домам, готовясь к полевому сезону. Отчеты по предыдущему написаны и защищены, планы и графики на будущий сданы и путешествуют по инстанциям в ожидании соответствующих резолюций, отпуска, практически, отгуляны… очень в удобное время попал уважаемый Павел Филиппович!

А по существу вопроса… Шварцман, например, твердо уверен, что две линзы пресной воды на глубине около полукилометра в восточной части Чуйской долины, открытые в конце семидесятых, найдены именно на основе биолокации, а не научных данных и геофизических исследований.

Токмак, второй по величине город северной Киргизии, постигла, можно сказать, катастрофа – пласт, из которого качали воду в город, неожиданно иссяк, а дополнительно разведанных запасов не оказалось. Куда вода делась – никто не знал. Чертовщина, одним словом… На полив годилась ледниковая, текущая по арыкам с гор, да и Чуйский канал неподалеку, а вот питьевая… «Киргизбурвод» разводил руками, попав впросак, и никаких обнадеживающих прогнозов не давал, ведь даже предварительную разведку они в том районе не проводили, считалось, что воды хватит лет на полтораста. Тогда кто-то из руководящих в ЦК проявил «политическую волю», и директивно обязал геологоуправление в течение полугода открыть месторождение воды в окрестностях города. На прорыв направили буквально всех – от «золотарей» и «редкоземельников» до «сейсмиков» и «гравиков». А Шварцман в геофизической экспедиции заправлял тогда сейсмо- и гравиразведкой.

«Партия сказала, комсомол ответил – «есть!»…

Обложились картами, подняли все геологические данные по этой части долины, пригорюнились. Как ни крути, а чтобы организовать масштабную разведку, снять полноценные профили, да потом скважины бурить – клади год, не меньше. И без гарантии, что вода здесь имеется. Ну, сделали грависъемку, провели серию взрывов на прямые и отраженные волны, но признаков водоносного слоя не просматривалось. Было подозрение, правда, на характерную складочку в десяти километрах на север, но гарантию на воду дать никто не решался. Сроки же поджимали, а с ними – и соответствующие оргвыводы.

И вот пришел к Шварцману его геофизик Борис Алин, последнюю неделю по своей инициативе исходивший с металлической рамкой предполагаемый район вдоль и поперек. Сказал: «Юрий Вениаминович, давай команду на бурение. Есть вода, и много». И положил на стол кроки, на которых явственно прорисовал две линзы по 40—50 кубокилометров каждая… Не прерывая основные работы, рискнул Шварцман – а что оставалось? – и на глубине пятьсот тридцать метров получил прекрасную воду. Ту артезианскую водичку и пьет по сей день пятидесятитысячный город.

Кроки Бориса он, конечно, держал в секрете – с ним по договоренности. Потом, когда традиционными способами и методами оконтурили месторождение, подсчитали запасы – вернулись к ним…

Словом, на поиски водички затратило геологоуправление без малого год, вбухало десятки миллионов рублей и почти пятьсот человеко-смен квалифицированных специалистов. А Борис получил то же самое, на своих на двоих обойдя местность, в общей сложности, за полторы недели, и посидев потом за столом в камералке еще пару-тройку дней.

Вот тогда Шварцман окончательно и бесповоротно поверил в биолокацию, сиречь в лозоходство, даже пытался сам крутить рамку под руководством Алина. Получалось слабо, поэтому сам он Баринову не помощник, а вот с Борисом сведет обязательно!

На контакт Алин пошел охотно, ему самому было интересно – что там в мозгу происходит, когда рамка начинает вертеться в его руках? Работал заинтересовано, находил и время, и силы, а ведь по полгода дома не бывал!..

А потом он защитил диссертацию, и переманили Бориса Алина на Урал. Перед отъездом он пригласил Баринова к себе домой, обещал познакомить с интересным человеком.

И тут-то неожиданно оказалось, что давнишний знакомец Баринова приходится Алину родным дядькой по матери. «Это что же, – не смог удержаться от вопроса Баринов, – семейное, что ли? Дядька – „травник“, племянник – лозоходец?» И осторожно осведомился – а нет ли в семье еще кого-нибудь с необычными способностями?.. Вторая неожиданность его ожидала, когда оказалось, что травами Коровников занимается постольку поскольку, основной же его профиль – целительство, причем мануальное. «Ну, ребята, – не удержался от возгласа Баринов, – не зря говорят, что на ловца и зверь бежит!» Коровников ему был симпатичен с первой встречи в горах, и симпатия, к счастью, оказалась взаимной.

Секрета из своей целительной практики Коровников не делал, и к Баринову сразу проникся уважением, граничащим с почтением. Хотя, как оказалось, у него имелся печальный опыт общения с людьми науки. «Я к ним с открытой душой, да только ничегошеньки эти доктора с кандидатами не поняли. И – с потрохами сдали меня прокуратуре». Этот негативный опыт он приобрел еще в шестидесятых, когда только-только почувствовал и понял свои способности, и попытался применить их на практике. О тех временах он вспоминал неохотно, и на одну доску ставил ученых, милицию, важных и не очень «шишек» из горздрава, а также соседей-«доброжелателей»… А вот для Баринова сделал исключение.

В теперешней практике Коровников никогда не соглашался лечить детей, только и исключительно взрослых. В приеме никому не отказывал, но за лечение принимался только будучи уверенным в стопроцентном результате. Малейшее колебание, сомнение трактовал в свою пользу, и тогда уж без обиняков заявлял – идите, мол, в больницу, а если не хотите к врачу, так к другому целителю. И страшно не любил, когда его называли «знахарем» или «лекарем». «Я – целитель, – гордо заявлял Коровников. – Лекари – вон, в больницах. Я людей исцеляю, а знахарством отродясь не занимался».

Исцелял он голыми руками, в необходимых случаях не чурался достижений медицины – использовал различные мази и притирания, асептики, бинты, вату. Но странным образом как бы зациклился лишь на наружных средствах. Таблетки, микстуры, порошки, тем более инъекции – не то чтобы не признавал, а категорически из своей практики выбросил. Хотя и был профессиональным медиком, дипломированным фельдшером, и на пенсию ушел с должности заведующего фельдшерско-акушерским пунктом в каком-то далеком заполярном поселке.